Алексей Жарков - 99942 [СИ]

Профессор дёрнул головой, будто хотел отвернуться, – пуля попала прямо в висок. По черепной коробке словно ударили битой, на стол и мониторы брызнула кровь. Из руки Булгарина выпал какой-то предмет, похожий на фонарик или лазерную указку.

Максим рванул в другую комнату – чисто. Безлюдно. "И это всё? Два студента и профессор? В этой лачуге решалась судьба Земли?"

Он вернулся в комнату с застреленным профессором, подобрал с пола "фонарик" (плоская линза, одна-единственная кнопка и разъём для зарядки) и осмотрелся. Словно окунулся в прошлое. Помещение представляло собой точную копию кабинета Булгарина в Сколково, перевёрнутого вверх дном и восстановленного. На открытой полке шкафа в прозрачной коробочке лежал уголёк "Альенде", точно такой Максим прихватил из восстановленного кабинета исследовательского института. Компьютер, телевизор, проектор, глобус с затёртой подставкой, чтобы скрыть "бренд". Только на этот раз в кабинете находился хозяин – профессор. Лежал на полу.

Максим тяжело вздохнул и покачал головой: "что теперь?"

Хороший вопрос…

В кармане задрожал телефон. Маша.

– Максим, Максим, слышишь? Похоже, ты был прав, я посмотрела в Сети, это какая-то ошибка… мы должны рассказать Низаму Дмитриевичу, чтобы он всё исправил, я должна рассказать…

– Маша…

– …я еду к нему, уже у подъезда… ты тоже приезжай…

– Маш, он мёртв… профессор мёртв.

– Как?!

– Мне пришлось… либо я, либо он.

Трубка замолчала. Максим выглянул в окно – внизу ползали машины, но такси, на котором могла бы приехать Маша, не было. Максим вернулся к шкафу и задумался, глядя на осколок метеорита "Альенде".

Точно такой лежал у него дома.

Он выхватил из кармана телефон, выронил, вовремя подставил туфлю, пополз за отскочившим мобильным…

– Маша, ты где? Какой адрес?

– Дурак! Ты думаешь, это смешно?

– Что смешно?

– Сам знаешь… – Маша перешла на шёпот. – Я уже у Низама Дмитриевича… давай потом… сейчас неудобно и времени мало.

– Подожди, не клади трубку! Я только что его застрелил! Он здесь, мёртвый, с дырявой башкой, а его кабинет…

– Я не понимаю…

– Маш, где ты находишься? Район, быстро!

– О боже… Лефортово… ты приедешь?… улица…

Максим нажал отбой и посмотрел на часы: "21:13". Время есть, но безумно мало. Среди адресов, выданных ему Пеликаном, он нашёл тот, что находился в Лефортово, и ввёл его в навигатор – "25 минут с учётом трафика".

Когда весь город ехал из центра, возвращаясь в спальные районы после работы, Максим мчал в противоположную сторону. Такое движение москвичи называют "противофазой". Машины на встречной обречённо толпились в пробках, а Максим рвал от светофора к светофору, молясь, чтобы везение не закончилось по вине какого-нибудь ДТП.

– Ты уже едешь?

– Да.

– Откуда у тебя адрес?

– Долго рассказывать.

– Ладно… когда тебя ждать?

– Пять минут, уже паркуюсь.

– Отлично, мы тебя ждём.

4

Максим позвонил в домофон, ему открыли, он поднялся на седьмой этаж и увидел в дверях светловолосого парня, которого каких-то полчаса назад убил, сначала отстрелив ухо. "Третий адрес… неужели там то же самое? Молодые программисты и Булгарин?"

На лице Маши горел болезненный румянец, в глазах тревожно тлело беспокойство, она говорила коротко, колко, недружелюбно.

– Это Максим… – она представила Дюзова профессору и отошла в сторону.

Максим всмотрелся в лицо Булгарина. Профессор выглядел моложе, чем на фотографии в досье, ближе к пятидесяти, чем к шестидесяти, седые, редкие волосы пятились от морщинистого лба, обнажая полированное темя. Глаза в хитроватых складках век, тонкие, напряжённые губы и массивный, гладко выбритый подбородок.

Изучая Максима в ответ, Булгарин сунул правую руку в карман пиджака.

– Не советую, – сказал Максим, наставляя на Булгарина "Макаров". – Руки! Чтобы я видел!

Булгарин ухмыльнулся, но выполнил требование. Дюзов приблизился к профессору и вытащил из его кармана "фонарик", положил его на стол, так, чтобы при случае дотянуться первым. Рядом он положил второй, тот, что выронил Булгарин "номер один".

– Что это? – спросила Маша.

– У вас ничего не выйдет, – сказал Булгарин и добавил язвительно, – товарищ капитан. Бывший, если я не ошибаюсь?

– Не твоего ума забота, – ответил Максим. – Поганцев своих успокойте, особенно того, с монтажным пистолетом, а то застрелю… ещё разок.

– А! – ухмыльнулся Булгарин. – Даже так?

– Даже так, – отозвался Максим.

– Что же… – Показательно держа руки на виду, приподнятые на уровне впалой груди, Булгарин опустился в кресло. – Как говорится, всех не перебьёте.

– А вы разве знакомы? – удивилась Маша.

– Встречались, – ответил Максим. – Профессор, давайте начистоту, зачем вам это… всё это?…

Маша осторожно посмотрела на Максима, тот, держа Булгарина на прицеле, закрыл дверь в кабинет.

– Вы опоздали, уже ничего не остановить, – сказал профессор. – И можете не направлять на меня своё примитивное оружие, я не боюсь. – Он посмотрел на часы. – Примерно через четверть часа мы с вами всё равно умрём. Так что…

– Как через четверть? – удивилась Маша. – Ещё только десять.

– Планы изменились, – сказал Булгарин, – да и какая по сути разница?

– Такая, что я сейчас прострелю тебе голову, – сказал Максим.

– Враньё, снова враньё, как же я устал от вранья… – вздохнул Булгарин. – Вы хотите узнать, зачем я всё это затеял. Вас распирает любопытство, превосходное, кстати сказать, качество человека, его мы оставим…

– Что? – выронила Маша.

– То самое, – повысил голос Булгарин, – хотите узнать – слушайте и не перебивайте. Всё это из-за вранья – люди обманывают друг друга и сами себя, всё кругом пропитано ложью настолько, что мы перестаём её замечать!

Максим покосился на заклеенный логотип под телевизором, Булгарин поймал его взгляд, немой вопрос:

– Причём здесь логотип? Это символ вранья, его сыворотка, концентрат лжи, застывший в физической форме. Вы думаете, что к машине, к телевизору, к одежде или к чему-либо ещё имеет хоть какое-то отношение то, ради чего они создавались? Имеет, конечно, ведь всё это создавалось для обмана, для имитации честности, имитации верного друга, которому можно довериться. Ведь у нас самих друзей нет, мы им врём, они врут нам, какая тут дружба? А вот тебе "Сони" – старый, проверенный товарищ. Благородный японец. Только его собирают вьетнамцы или китайцы на засекреченной фабрике. Засекреченной, потому что им тоже врут, чтобы не платить больше. Им врут, они врут, и нам врут – всё кругом основано на лжи, которую никто не может победить, потому что стоит кому-нибудь стать абсолютно честным – его либо убивают, либо он сам добровольно отказывается от жизни. Нельзя идти в одиночку против целой армии… армии тупых, безмозглых врунов, которые считают тебя сумасшедшим, нельзя. Честными должны быть все!

"Стоит ли новая жизнь миллиардов людей их же собственной смерти? – думал Максим, рассматривая лицо профессора. – Стоит ли любая радость любого страдания?" Мысли напоминали вечный спор, вечный выбор и его оправданность, о которых когда-то писала Урсула ле Гуин в своём рассказе: можно ли оправдать счастьем тысячи горожан страдания одного ребёнка? "Власть портит людей, а новые возможности марают ещё сильней". Имея в руках такой мощный инструмент, становится слишком заманчиво: перезапускать бытие в случае просчётов или неудач. Заманчиво настолько, что, в конце концов, ты захочешь подкорректировать даже собственное желание сделать мир лучше, сочтя его порочной зависимостью.

– Вы посмотрите, – продолжал Булгарин, – как неэффективно мы расходуем ресурсы – в космос отправляется спутник, на нём установлен процессор. Половина сил этой железки уходит на то, чтобы как следует зашифровать собственный сигнал и расшифровать чужой. Почему? Потому что кругом хакеры, потому что спутник, по старой человеческой привычке боится, что его обманут, всех и вся боится. Шифруется. Иначе его взорвут, сожрут или используют в своих интересах, очень сильно отличных от цели его миссии. А сама миссия? Зачем она? Чтобы проверить теорию, ну конечно, проверить… обязательно надо проверить, мы так привыкли, что базовое, исходное состояние окружающего нас мира – подделка, что, не имея убедительных доказательств, априори принимаем все прочие за враньё.

Исследования, находки, открытия, опыты – всё подвергается многократным проверкам. А что если автор публикации лжёт, чтобы повысить свой статус, заработать новый грант, утвердить и упрочить собственное положение на какой-нибудь кафедре. А что если врёт тот, кто уже проверил его теорию. Повторил эксперимент и получил похожие результаты, а что если они в сговоре, а что если лгут остальные? И пока вся эта толпа интеллектуалов не удостоверится, не убедит саму себя в том, что они все или почти все говорят правду – дальше мы не двинемся. Мы теряем силы, время, упускаем момент… И так во всём! Враньё тормозит решительно всё, какой аспект нашей жизни ни возьми – любой: от взаимных отношений, поражённых ревностью, до управления государством с его коррупцией и казнокрадством – всему виной ложь, растворившееся в крови враньё, которое мы не можем победить, как не можем научиться дышать в воде или в безвоздушном пространстве. Логотипы, шильдики… это только вершина айсберга!